Историческая обречённость капитализма
Виктор Василенко
Когда капитализм переживал своё «золотое время», Карл Маркс предсказал его историческую обречённость. Ход событий в первые десятилетия ХХ века оправдывал его прогноз: капитализм пал в России, в странах Западной Европы и США в межвоенный период набирало мощь рабочее движение, в конце 20-х годов мировую капиталистическую систему потряс тяжелейший кризис…
Всё это заставило высшие политические и деловые круги ряда ведущих капиталистических стран начать поиск мер по спасению капитализма. Среди таких мер были повышение регулирующей роли государства в экономике и существенное перераспределение доходов. В США при Рузвельте, а после Второй мировой войны и во многих европейских странах стала формироваться модель «социально-ориентированного» капитализма.
Благодаря этому в большинстве развитых капиталистических государств во второй половине ХХ века был достигнут весьма значительный рост материального благосостояния основной части населения, что способствовало резкому снижению в обществе антикапиталистических настроений, установлению так называемого «социального мира».
Но при всем том, эта система по сути оставалась капиталистической. Что признаёт, в частности, горячий поклонник «социально-ориентированного капитализма» французский экономист Мишель Альбер, который в книге «Капитализм против капитализма» утверждает, что «нет никаких сомнений в капиталистическом характере» такой модели – она тоже «основана на рыночной экономике, частной собственности и свободном предпринимательстве».
Соответственно, сохранились и те пороки, которые присущи самой природе капитализма – прежде всего, главной целью экономической деятельности остаётся извлечение прибыли. А это по-прежнему оставляет в силе утверждение об исторической обречённости капитализма. Более того, в ХХ веке этот прогноз высказывали не только марксисты, но и многие специалисты, далёкие от марксизма.
Главный акцент они делали на духовной деградации. Американский философ и психолог Эрих Фромм в целом ряде работ, написанным в течение достаточно многих лет, исследовал воздействие основных стимулов капиталистической системы на внутренний мир человека. Он пришёл к выводу, что «общество, принципами которого являются стяжательство, прибыль и собственность, порождает социальный характер, ориентированный на обладание». Результатом такой ориентации становится утверждение во внутреннем мире людей алчности, собственничества, индивидуализма, что ведёт к подавлению духовного начала.
Уже в начале ХХ века философы заговорили о тяжёлом духовном кризисе капиталистического общества. Немец Освальд Шпенглер, констатировав происходящее вырождение духовной культуры в механистическую цивилизацию, предрёк гибель западноевропейской «культурной расы». О «чувстве падения и гибели культуры» говорил голландец Иоганн Гуицинга, о «самоуничтожении европейской культуры» - англичанин Кристофер Доусон. Эмигрант из России Семён Франк отмечал на Западе внутреннюю пустоту и нищету среди царства материального достатка.
Немецкий историк философии Артур Хюбшнер, рассматривая взгляды мыслителей Западной Европы межвоенного периода, пришёл к выводу, что в их оценках перспектив развития общества в его прежнем русле доминировал пессимизм.
Философы с тревогой говорили о происходящем процессе дегуманизации человека: теряя духовные ценности и нравственный идеал бытия, человек лишался подлинно человеческой сущности.
На какое-то время положение изменила Вторая мировая война. Противостояние фашистской агрессии дало значительной части людей капиталистических стран духовный смысл существования, способствовало возрождению гуманистических ценностей бытия. «Мы испытали ощущение свободы, товарищества,.. даже лёгкости», - вспоминал английский писатель Джон Б. Пристли.- Для того, чтобы родиться, нам потребовались бомбы».
Однако ремиссия продолжалась недолго. Идеологическая система капиталистического общества после войны не претерпела существенных изменений, и процесс его вырождения возобновился. И резкий экономический подъём в странах Запада в этих условиях только усугубил положение: резкое повышение уровня материальной обеспеченности большинства населения увеличило разрыв между уровнями материального потребления людей и их духовного развития, что привело в всеохватывающему распространению потребительской идеологии. Происходило, как отметил французский философ Жак Эллюль, поглощение личности потребительским обществом.
Член Римского клуба писатель Р. Тапарь констатировал: «Современные общества потребления, основанные на ненасытном стремлении обладать всё большим и большим количеством тех благ, которых в сущности никто и не хочет, способствуют формированию ложных ценностей и их насаждению в невиданных доселе масштабах». Систему ценностей «Homo consumens»(«Человека потребляющего»), как его назвали западные специалисты, Фромм утрировано, но по сути точно определил так: «Большая бутылка, большое яблоко, большая грудь». С полным основанием он охарактеризовал их как «жизнеотрицающие ценности».
В 70-е годы ХХ века американский экономист Дж. К. Гэлбрейт в книге «Экономика и общественная цель» написал: «В прежних работах я доказывал, что качество нашей жизни будет страдать от однобокого акцента на производстве потребительских товаров как социальной цели… Но факты, о которых тогда шла речь, уже вторглись в нашу жизнь, причём с силой, какую я не предвидел». Итальянскому режиссёру Ф. Феллини ту же по сути оценку подсказало чутьё художника. В конце 50-х годов он поставил фильм «Сладкая жизнь», в котором передал ощущение, что, как он сам говорил, «эта пышная, роскошная, бездумная карусель неизбежно должна завершиться крахом». Через два десятилетия режиссёр охарактеризовал ситуацию уже так: «Сегодня речь идёт не о каких-то грозных предчувствиях, катастрофа уже разразилась».
Закономерно, что именно в капиталистических странах с наиболее высоким уровнем жизни населения создавались крайне мрачные антиутопии – такие, как «Гибель 31 отдела», «Стальной прыжок» шведа П. Вале, «Никудышный музыкант» датчанина Н. Нильсена, «Координаторша» немца Г. Франке, «Операция «Вега» швейцарца Ф. Дюрренматта». «Рай, который на самом деле ад», - так охарактеризовал Дюрренматт тот вариант грядущего, который вырисовывался в перспективе капиталистического пути развития. «Дело дошло до того, - описывал Вале в «Стальном прыжке» последствия движения по такому пути, - что почти весь народ потерял человеческий облик. Люди только и знали, что у них есть автомобиль, квартира, телевизор… Многие предпочитали покончить жизнь самоубийством или жить в беспробудном пьянстве, чем так жить».
Фромм констатировал: «Впервые в истории физическое выживание человеческого рода зависит от радикальных изменений в человеческом сердце». Аналогично оценили сложившееся положение социологи Пестель и Месарович: если в ценностях и установках человека не произойдёт фундаментальных изменений, «Homo Sapiens приговорён».
В конце концов «кризис человека» приобрёл такую остроту, что его «заметили» даже буржуазные политики. Советник президента США Р. Никсона Роберт Крейн вспоминал, что его шеф говорил: «Наша страна обладает материальным богатством и производит много различных товаров, но мы крайне бедны в духовном отношении». Несколько позже Альберт Гор, вице-президент США при Клинтоне, в книге «Земля на чаше весов» писал: «Наша цивилизация всё сильнее привыкает к тому, чтобы потреблять с каждым годом всё больше природных богатств, превращаемых не только в необходимые нам пропитание и кров, но и во многое совершенно ненужное… Мы платим за это потерей своей духовной жизни».
Советский Союз с его гигантским духовным потенциалом в какой-то мере способствовал и сохранению духовности всей европейской цивилизации – об этом не раз прямо говорили деятели культуры Запада, в том числе и такие, кто не принимал советскую политическую систему. И уничтожение Советского Союза – при стремительной духовной деградации общества, начиная со времён «перестройки», привело к интенсификации духовного вырождения западного мира. В середине 90-х годов ХХ века швейцарский политолог А. Грубер констатировал «коллапс идеологической системы, которая была создана французской и американской революциями».
дата: 16.06.2009 Верхний уровень
